| Главная » Статьи » Творчество » Римма Коваленко |
Римма Коваленко Ах ты, Лиза - Лизавета
Римма Коваленко Ах ты, Лиза - Лизавета Гераниха еще порог не переступила, а Полина Ивановна уже догадалась, кого это принесло, — Ты дома, Ивановна? Голос тонкий, игривый. Полина Ивановна как услышала его, так чуть не заплакала с досады. Ну, что за должность такая: хоть бы утром домашней жизнью дали пожить! Нинке в школу пора собираться, и у самой Полины Ивановны перед работой дела дома есть, а тут эта Гераниха. — Заходи, раз уж пришла,— сказала она застывшей на пороге гостье. Та после этих слов бегом ринулась к столу, плюхнулась руками и грудью на него. «Когда баба дурная,— подумала Полина Ивановна, разглядывая бусы на пышной груди Геранихи,— так ту дурость за сто километров разглядишь». Бус было ниток шесть, и всё разные: и под жемчуг, и под бирюзу, и из натурального янтаря. — Ты успокойся,— сказала она Геранихе,— час ранний, тебя не ждали. Сейчас отзавтракаем, Нинку в школу проводим и поговорим. Дочка вышла из спальни, как солнце из-за горы выкатилось, халат легонький, розовый, коса темная, пооблохматилась за ночь. — Че, думаешь, завсегда такой будешь?— кинула на нее завистливый взгляд Гераниха.— Все пропадет. — Куда ж оно денется?— удивленно спросила Нина. — Иди, мойся.— Полина Ивановна рассердилась на дочь, а Гераниху, будь ее воля, взяла б за плечи, да и выставила вон. Бусы нацепила, щеки подкрасила, свеклой, похоже. Это уж как водится, каждому селу по своему несчастью. Кому ворожея-пророчица, кому лекарь-знахарь, а нам Гераниха, вечная невеста. — Ну, сказывай, что там у тебя загорелось?— спросила Полина Ивановна, когда Нинка, зыркнув на них веселым глазом, ушла в школу. Пыл у Геранихи пропал, она уже вроде и говорить расхотела. — Лизавета наша... Сашку Петракова каждый вечер пускает... Сказала и смолкла. И Полина Ивановна молчала, не сразу до нее дошел смысл слов, сказанных Геранихой. Потом собралась с мыслями, подумала: «Все, что скажу, Гераниха тут же по селу во все стороны пустит». — Неправда это! Наговор. Лизавета—человек ответственный, ее жизнь уже поклевала. Не дам я вам чернить Лизавету. — Жалеют ее люди, а не чернят.— Гераниха надулась, не такого ответа ждала она от партийного секретаря.— Я к тебе с доброй просьбой пришла: поговори с Сашкой, пусть женится, пока в армию не загудел. Полина Ивановна дар речи чуть не потеряла после таких слов. — С ума вы посходили! Какая женитьба? Сашка—мальчишка совсем. Иди, Анна Герасимовна, и не трави мне душу и пенсионеркам своим накажи, чтоб имя Лизаветы не трепали. Гераниха после этих слов натянула жакетку, повязала платок и тихо, как мышь, шмыгнула из дома. Полина Ивановна подождала, пока она выйдет со двора, и тоже стала собираться. Шла по улице и решала, куда свернуть. То ли к Лизавете на ферму, то ли с матерью Сашки Петракова встретиться. У всех еще на памяти, как хоронили Сашкиного отца, а вот и новая беда не задержалась. Сколько же это Сашке лет? Пожалуй, двадцать сравнялось, А Лизавете? Той уже двадцать четвертый. Своей ты рукой, Полина Ивановна, писала военкому, чтобы дал Сашке отсрочку от армии. Отец помер, мать—инвалид, сын, мол, единственный. И Лизавету той же рукой к ордену представляла. Председатель тогда не очень поддерживал: — Анкета у нее не для такого ордена... — Это ты про то, что мужа у неё нет? Что она своего пьяницу и заспинника выгнала? Да заодно это ей положено орден вручить. Всем бабам я бы за это награды выдавала. — Ну и выдавай.— Председатель дальше не стал спорить, подписал характеристику, как бы возложив целиком ответственность на Полину Ивановну. ...Улица в этот час была безлюдной. Дети в школе. Взрослые на фермах, в мастерских. На лавочке у калитки дома Груздевых грелся на солнышке старый Максим. Вот уж кому прозвище дали, как припечатали,— Кудря. И в молодости был кудрявый, и теперь из-под старой ушанки по лбу седые завитки раскиданы. Глаза ясные глядят весело, вроде в радости великой он оттого, что Полину, секретаря, увидел. Так всю жизнь Кудря и прожил. Всему радовался: и чарке, и чужой удаче, и жене своей Антониде, которая родила ему двух мальчиков-погодков, таких же, как он сам, кудрявеньких, ясноглазых. Девчонкой была в войну Полина Ивановна, лет десять ей тогда было, но помнит, как горевало село, когда пришла весть, что погибли Кудрины сыновья. Две похоронки в один месяц. — Как пришли на этот свет,— причитала Антонида,— так и ушли, один за другим. Полина Ивановна поравнялась со скамейкой, на которой сидел старик, протянула ему руку. — Здравствуй, Максим Степаныч. Кудря пожал ей руку, вгляделся в лицо. — Чего это, Поля, к тебе Гераниха прибегала? — Прибегала... И к вам заходит? — Наведывает. — Скажи, Максим Степаныч, про Лизавету тебе ничего не говорили? Кудря заерзал на скамейке. — А че про Лизу мне говорить? Лиза сама до нас бегает. И Сашка ейный забегает. «Ейный». У Полины Ивановны сердце, будто кто дернул. Значит, уже и нет никакой тайны, все село знает. Может, как раз эту тайну от нее, сговорившись, и охраняют. Ну, раз начала, надо до конца допрос доводить. — Что же Сашка, жениться на Лизавете собрался? Кудря посерьезнел, накрыл нижней губой верхнюю и глубокомысленно поглядел вверх. — Жениться, считаю, ему рановато в армии еще не был, отсрочку дали, а служить-то надо. Опять же профессии, чтоб семью кормить, нет. — Лизавета прокормит. — И-и-и!— Кудря укоризненно поглядел на Полину Ивановну.— Ты чтой - то на Сашку сердитая. Он парень хороший, четвертым едоком у Лизаветы не будет, не бойся. — Я на Лизавету сердитая. Беды ей мало в жизни было. Еще одну на свою голову готовит. — Беды хватанула. Так что ж, в той беде ей всю жизнь и сидеть? Надо выбираться из беды. Годы ее молодые, силы есть, выберется. — Ох, Кудря... Это у Сашки годы молодые. Двое детей у Лизаветы. Где это видано, чтобы из такой ситуации хорошее что вышло. Кудря молчал. Глядел прямо перед собой и молчал. — То-то же,— сказала Полина Ивановна.— Ты лучше поговори с Лизаветой, останови. С камнем на душе отошла от него Полина Ивановна. Деревенская психология. Остатки вековой дремучести. Дом у соседа загорится, схватит ведро, побежит заливать. А если гибнет на глазах чужая жизнь, с завалинки не поднимется, понятия не имеет, что можно человека спасти, А всего-то и помощь—слово сказать. Один бы сказал, другой... С правой стороны дороги, выступая чуть вперед, в ряду других стоял дом Лизы Агафоновой. Занавески на окнах задернуты, из-за ставни торчат сегодняшние газеты. Быстро, ах, как быстро ко всему хорошему привыкли! Та же Лизавета. Въехала в новый дом и глазом не повела. Мебель рижскую из райцентра привезла, телевизор старый сменила. К чему люди годами шли, рубль к рублю прикладывали, она одним махом получила. Конечно, на ферме ей достается. А с другой стороны, если работа в радость, можно и вставать ни свет, ни заря, после первой дойки домой нестись, детей поднимать, в ясли собирать и опять на ферму... Взяла себе Агафонова группу первотелок, на всю область прогремела. Ох ты, Лиза-Лизавета. Откуда у тебя силы взялись еще и на любовь, на Сашку этого, будь он неладен. Полина Ивановна вспомнила, как два года назад, когда Лизавета ждала второго ребенка, приходила ее мать, жаловалась, что дочь прямо из окна покидала на улицу вещи мужа и тот не стал их подбирать, уехал. Лежат, мол, те вещи уже второй день в пыли, дивят людей. Полина Ивановна посоветовала Лизиной матери забрать к себе вещи зятя. — Помирится Лиза с мужем, никуда не денется. — Не помирится. Я ее знаю,— ответила мать. И как в воду смотрела. *** Старый и малый в деревне ближе друг другу, чем молодые, у которых разница в годах небольшая. В молодости три, четыре года разницы, как река в разливе—берегу берега не видать. Саша с Лизой на одной улице выросли, все друг про друга знали, а будто незнакомые были. Лиза замуж вышла, из города вернулась, сына родила. А Саша еще только школу тогда заканчивал. Красивые дети у Лизы. Старший, Володя,— трехлетний мужичок, глаза синие, на щеках ямочки—присуха всей улицы: мимо не пройдешь. На голове такая золотая карусель, что и кудрями не назовешь, какое-то бы надо новое слово придумать. Младший, Миша,— годовалый мальчик, обуза и жизненное неудобство для старшего, Володи, Мать Мишу одевает— Володя в пальто и шарфе парится, ждет. Мать Мишу кормит—брат из-за стола не вылезает, нельзя. Саша Петраков появился в Лизиной жизни летом. Послали его тогда временно на ферму, помощником механика на раздачу кормов. Доярки почти все в годах, но парня приняли по-молодому насмешливо, дали прозвище «Жених», любили подшутить над ним, — Сашок, что-то с тебя Травиата глаз не сводит, вздыхает, как завидит? Травиата, степенная корова-рекордистка, стоявшая крайней в Лизином ряду, и в самом деле чем-то выделяла Сашу: провожала глазами, тянула голову, когда он подходил к кормушке. Лизе не нравились, такие шуточки. И однажды она сказала: — Своих детей хоть куда, лишь бы в городе пристроить, и у других охоту отбиваете. Пришел парень на ферму работящий, скромный, его бы завлечь работой, чтоб полюбил свое дело, а кругом одни насмешки. — Вот и завлеки, ты же у нас самая передовая... Крикнул кто-то из женщин эти слова насчет «завлеки», и все тут же примолкли, устыдились. Кого уж ей завлечь, этой бедолаге, со своим «приданым». Хорошие детки, ничего не скажешь, но кому они нужны, кроме родной матери? Лиза, конечно, по молодости хвост трубой: «Много детей — это когда один, а когда двое, они взаимовыручают». Слова эти от гордости, а не от жизни. Может, появится в селе кто из приезжих, зацепится за Лизавету и возьмет ее с детьми, все может быть все бывает. А она вдруг взяла и завлекла Сашку. День за днем, не загадывая, не желая того, незаметно для себя и для других. Сперва он был товарищем по работе, а Лизавета умела ценить товарищество. — Саша, когда силос вскрывать будут, ты верхний слой сними — и в сторону. Он еще не готов, пусть полежит. Сашка не подводил: из новой траншеи силос поступал сочный, улежавшийся. — Сашенька, тебе по дороге, отнеси, пожалуйста, эту записку ветеринару. Он отнес, а ответ принес вечером ей домой. Лиза готовила ужин, стояла у плиты. — Где же твои дети? — шагнув во вторую?; комнату, спросил Саша. — Мишу Гераниха взяла, пальто ему шьет, а Володя,— Лиза понизила голос,— под столом сидит. Саша нагнулся и увидел круглые коленки и над ними два радужных синих глаза. — Ты почему там сидишь? Лизин сын вытянул шею, так что края скатерти легли ему на спину, и ответил: — Я вшыгда тут буду шыдеть. — Пусть сидит!— крикнула Лиза. - Не обращай на него внимания, а то он, как артист, только и ждёт, чтобы на него посмотрели. Саша сел в кресло, вытянул ноги — Иди шуда, под штол,— позвал Володя. Саша на коленях вполз под стол. Крышка уперлась ему в голову. - Ты большой! - Мальчонка глядел на него - А теперь гавкай. — Ты большой!— с восхищением.— А — Зачем? — Будешь шабако. — Для чего? — Мама удивичча — Нет, не буду. — Ты большой,— вздохнул Володя и вылез из-под стола. Потом они втроем ужинай. А еще позже Лиза укладывала сына сдать, гладила его волосы, шептала: что-то ласковое. Саша смотрел на них, и росли в его груди нежность и удивление. Нежность к мальчику, которого так любят, и удивление Лизаветой, которая так спокойна и красива дома. Когда сын уснул. Лиза сказала гостю: Лиза вернулась в коровник после разговора с Полиной Ивановной, и доярки по лицу ее тут же обо всем догадались. Никто не подошел к ней, даже те, кого мучило любопытство. С одной сторон, надо бы подойти, сказать. «Не горюй девонька, все уладится», а с другой—что уладится? Никто им не докладывал, о чём говорили. И между собой Лизавета и Полина Ивановна Лиза - человек справедливый, работящий. Будь Саша Петраков постарше да посамостоятельней, сами пожелали бы ему такую невесту. Но любовь любовью, а двое чужих детей — это две жизни, два человека. Их растить надо, то есть работать" на них — и душой и руками. Какая же у Саши любовь должна быть, чтобы перекинулась она и на детей, чтобы хватило ее на долгие годы? Любовь, она не бывает настоящей или ненастоящей, она может быть только любовью. И срок ее — жизнь. Лиза заканчивала дойку, когда Саша подошел к ней. — Что она тебе сказала? — Что нельзя нам с тобой... — А ты что ответила? ' — Можно. В тот вечер Саша впервые открыто подошел к Лизе. — Сегодня останусь у тебя,— сказал он ей,— все и так думают что я тут. — Нет, Сашенька, не будет сегодня этого. Не время еще... — Но ведь все и так думают. — И пусть себе думают. Крепкие Лизины руки сжали его голову, он уткнулся лицом в ее плечо и почувствовал тепло всея своей будущей жизни, в которой были и этот дом, и их любовь, и их дети, и те, что уже есть, и те, что еще будут. — Ты моя невеста,— сказал он. — А ты мой жених,- ответила Лизавета. Так оно и было. Что значили те преграды, о которых думали другие? Самое большое испытание они выбрали себе сами. И только в их власти было одолеть его или отступиться друг от друга. На этом все, спасибо за внимания, надеюсь, мой пост вам помог, и вы оцените мои труды, кликнув по одной из кнопок, социальной сети и поделитесь с друзьями. Не забываем подписаться на обновления. Удачи! 
Другие материалы по теме: | |
| Просмотров: 2102 | Комментарии: 11 | | |
Случайное:
- Людмила Максимовна Козлова
- Рукопись Войнича
- Виталий КУЗНЕЦОВ Варвар
- Как осуществить подписку RSS по электронной почте?
- Крылатые фразы Алиса в стране чудес Льюис Кэррол
| Всего комментариев: 0 | |